О свадьбах в древности

В древности каждый славянин осознавал себя в первую очередь членом определенного рода. Дети принадлежали к роду родителей, а вот дочь-девушка, выходя замуж, переходила в род мужа. (Именно поэтому замуж «выходят» — в смысле, выходят из своего рода, покидают его.)  Девушка должна была «умереть» в прежнем роду и «снова родиться» в другом, уже замужней, «мужатой» женщиной. Вот какие сложные превращения происходили с невестой. Отсюда и повышенное внимание к ней, которое мы посейчас видим на свадьбах, и обычай брать фамилию мужа, ведь фамилия—это знак рода. Отсюда и сохранившееся кое-где обыкновение звать родителей мужа «мамой» и «папой», чем, кстати, пожилые люди нередко весьма дорожат, хотя, откуда взялся такой  обычай, объяснить толком не могут. «Вошла в семью» — и всё тут! 
        Теперь нам ясно, почему жених старается внести невесту через порог своего дома обязательно на руках: ведь порог — это граница миров, и невесте, прежде «чужой» в этом мире, надлежит превратиться в «свою»... 
         А что белое платье? Иногда приходится слышать, будто оно символизирует чистоту и скромность невесты, но это неправильно. На самом деле белый—цвет траура. Да, именно так. Чёрный в этом качестве появился сравнительно недавно. Белый же, как утверждают историки и психологи, с древнейших времён был для человечества цветом Прошлого, цветом Памяти и Забвения. Испокон веку такое значение придавали ему на Руси. А другим - траурно свадебным цветом был красный, чермный, как он еще назывался. Его издавна включали в одеяние невест. Есть даже народная песня: «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан» — песня дочери, которая не хочет уходить из родного дома к чужим людям - замуж. Итак, белое (или красно-белое) платье — это «скорбное» платье девушки, «умершей» для своего прежнего рода. 
        Теперь о фате. Ещё совсем недавно это слово означало просто «платок». Не теперешнюю прозрачную кисею, а настоящий плотный платок, которым наглухо закрывали невесте лицо. Ведь с момента согласия на брак её считали «умершей», а жители Мира Мёртвых, как правило, невидимы для живых. И наоборот. Не случайна знаменитая фраза из «Вия» Н. В. Гоголя: 
        «Подымите мне веки: не вижу!» Вот и невесту никому нельзя было видеть, а нарушение запрета вело ко всевозможным несчастьям и даже к безвременной смерти, ибо в этом случае нарушалась граница и Мёртвый Мир «прорывался» в наш, грозя непредсказуемыми последствиями... По той же причине молодые брали друг друга за руку исключительно через платок, а также не ели и не пили (по крайней мере невеста) на всём протяжении свадьбы: ведь они в этот момент «находились в разных мирах», а касаться друг друга и тем более вместе есть могут только люди, принадлежащие к одному миру, более того — к одной группе, только «свои». 
       В наши дни молодым тоже не рекомендуют усердно угощаться на собственной свадьбе и тем более пить хмельные напитки, но уже совсем по другой причине. Им надлежит в скором времени стать Матерью и .Отцом, а могут ли у пьяных супругов родиться полноценные дети? 
        Надо упомянуть и ещё об одном интересном обычае, связанном с совместной едой жениха и невесты. В старину на Руси говорили: «Не женятся на тех, с кем вместе едят». Казалось бы, что в том плохого, если парень и девушка дружно работают или охотятся и едят из одной миски, как брат и сестра? Вот именно — как брат и сестра. (совместная трапеза делала людей «родственниками». А браки между родственниками не поощрялись — опять таки в интересах потомства... 
         ... На русской свадьбе звучало множество песен, притом большей частью печальных. Тяжелая фата невесты понемногу набухала от искренних слёз, даже если девушка шла за любимого. И дело здесь не в трудностях жизни замужем в прежние времена, вернее, не только в них. Невеста покидала свой род и переходила в другой. Стало быть, она покидала духов-покровителей прежнего рода и вручала себя новым. Но и былых незачем обижать и сердить, выглядеть неблагодарной. Вот и плакала девушка, слушая жалобные песни и изо всех сил стараясь показать свою преданность родительскому дому, прежней родне и её сверхъестественным покровителям — умершим предкам, а в ещё более отдалённые времена — тотему, мифическому животному-прародителю... 
      Вот какую глубину исторической памяти открывает нам лишь один обычай, истоки которого к тому же мало кто знает. 
        А теперь вспомним русские (и не только русские) сказки, в которых сочувствие рассказчика, да и всех добрых людей, всегда на стороне младшей сестры. Уж она-то и умница, и красавица, и рукодельница, в то время как старшие (обычно две) —глупы, сварливы и безобразны... 
         Это связано со старинным обычаем: пока не выданы замуж старшие сестры, младшим нельзя было не то что принимать сватов, -но даже красиво одеться и пойти в хоровод или на посиделки — тоже своего рода выставки невест. А если старшие сестры, как в «Золушке» или «Аленьком цветочке», злые да ленивые, которых никто замуж за себя не возьмёт? Вот вам сразу источник семейных ссор и конфликтов. И младшей сестре вовсе не обязательно быть «падчерицей», этот мотив появился позже, когда истинная причина начала забываться. Младшая сестра и так оказывалась на побегушках у старших и ходила в обносках—особенно если была вправду красивее: страшно подумать, вдруг кто-нибудь обратит на неё внимание и посватается, минуя старших! Случись такое — и старшие сестры окажутся навек опозоренными, замужем им почти наверняка уже не бывать. Так что Золушка не просто торжествует в конце. Она во-истину совершает «страшную месть»!.. 
       Следует ещё раз вспомнить и про «косу — девичью красу». С языческих пор сохранился обычай прощаться с нею навеки и заплетать молодой жене две косы вместо одной, притом укладывая пряди одну под другую, а не поверх . Если же девушка убегала с любимым против воли родителей (именно такой брак назывался "браком против воли", воля имелась в виду исключительно родительская, а не самой невесты, (как думают иногда), молодой муж обрезал драгоценную девичью косу и предъявлял ее новоиспеченным тестю и теще вместе с выкупом за к умыкание девушки. И в любом случае замужняя женщина должна была прикрывать свои волосы головным убором или платком (чтобы «сила», заключённая в них, не повредила новому роду). «Опростоволосить» женщину, то есть сорвать с неё головной убор, значило нанести колдовской ущерб её семье, оскорбить её саму и нажить серьёзные неприятности—штраф, если не кровную месть. А свадебный выкуп назывался в Древней Руси «вено», и это слово родственно словам «венок» и «венец» —- девичий головной убор... 
       Еще надо сказать несколько слов на одну деликатную тему. Почему-то полагают, будто в старой России и «тем более» в Древней Руси девушка, родившая ребёнка до брака, считалась непоправимо опозоренной. Не перечесть «исторических» фильмов и книг, где несчастных юных матерей преследуют ужасные несчастья: они топятся, вешаются, сходят с ума, женихи отказываются от них, родители проклинают, гонят из дому... 
      Что ж, в некоторых областях Руси за девичьим целомудрием действительно очень строго следили. Но столь же часто всё выглядело решительно наоборот. Добрачные дети ни в коем случае не оказывались помехой для свадеб — отнюдь! Их-то матери как раз и считались «первыми невестами на деревне». Ведь каким было со времён глубокой древности главное требование к женщине? Чтобы могла выносить и родить здоровых, крепких детей. Вот и сватались парни наперебой к молодым матерям, уже доказавшим свою женскую полноценность. Когда же замуж шла девушка — как знать, не «пустоцвет» ли попался?.. 
        Так быпо, и частности, у старообрядцев. Порою добрачных детей заводили даже нарочно, с тем чтобы вернее засватали, чтобы не остаться безмужней. 
А если отцом добрачного ребенка был знатный воин, боярин, сам князь (именно над такими ситуациями ми мы всего чаще и рыдаем в кино)   юную мать не только не проклинали, её на руках носили и в своём роду, и в роду жениха: счастье в дом приманила! Все знали, что воинов, особенно знатных вождей, осеняла милость Богов. 

    А   вот так справляют стараются справить свадьбу до сих пор в действующих языческих общинах:

    По Славянскому обычаю жених похищал невесту на игрищах, предварительно договорившись с нею о похищении: «Схожахуся на игрища...и ту умыкаху жены собе, с нею же кто съвещашеся: имяху же по две и по три жены.» Затем отцу невесты жених давал вено. 
        Венчание происходило после полудня, ближе к вечеру. Мать жениха готовила брачное ложе: сперва настилала снопы (числом 21), поверх перину и одеяло, сверху бросала кунью шубу или шкуру куницы (либо ласки). Возле ложа ставились кадки с мёдом, ячменём, пшеницей, рожью. Всё подготовив, будущая свекровь обходила ложе с рябиновой веткой в руке. 
       Перед венчанием место жениха занимал младший брат или подросток, у которого жениху необходимо было выкупить место рядом с невестой. После выкупа жених и невеста, держа в руках по зажжённой свече, шли к капищу. Впереди них шли плясуньи, за ними несли коровай, на кото-ром лежали сребреники. Позади молодых осыпало нёс чашу с хмелем, зерном и серебром. Сваха осыпала невесту и же-ниха из чаши. Гости желали невесте столько детей, сколько шерстинок в тулупе. После таких пожеланий сваха мило-стиво осыпала ещё и гостей. 
      Венчал жрец, брал невесту за руку, поручал жениху и приказывал им поцеловаться. Муж покрывал жену полой своего платья или плаща, в знак покровительства и защиты, после чего жрец давал им чашу с мёдом. Стоя перед жертвенником, муж и жена трижды поочерёдно пили из чаши. Остатки мёда жених плескал на жертвенник и бросал чашу под ноги, приговаривая: 

        Кто первый ступал ногой на чашу, тот, по поверью, становился главой в семье. 
       По дороге домой молодые шли, крепко прижимаясь друг к другу, а гости непременно дёргали их за рукава, пытаясь разлучить. После такого нехитрого испытания все усаживались за стол и начинали пировать. Все, кроме молодых, перед которыми хотя и стояла жареная курица, но съедали они её лишь по окончании пира. Ни пить, ни есть молодым во время свадебного застолья не разрешалось. В разгар веселья молодые уходили в сени, где заранее было подготовлено брачное ложе. 

       Под такое напутствие молодые, захватив закутанный в рушник обрядовый коровай и курицу, закрывались в сенях. У дверей, с обнажённым мечом, ходил дружка жениха, охраняя покой молодых.

      После таких пожеланий, гости удалялись в дом, но че-рез некоторое время посылали узнать о «здоровье». Если жених отвечал, что он в «добром здоровье», значит «доброе» свершилось. «Весёленько встав», молодые при-ступали к еде. Взявши курицу, новобрачный должен был отломить ножку и крыло, после чего бросить их назад через плечо. Отведав курицы и коровая, молодые присоединялись к гостям и веселье продолжалось. 
Дружка жениха читал благословения: 

      После подобных благословений пир разгорался с новой силой. Застолье заканчивалось игрищами, после которых те, кто ещё мог ходить, расходились по домам. 
      Необходимо сделать некоторые замечания по обряду: 
Жених на свадьбе в белом, невеста в красном одеянии. Почти всю свадьбу жених держит за руку невесту у под-чёркивая свою к ней привязанность. 
Перед тем, как разделить брачное ложе с молодым мужем, жена разувала супруга. В одном сапоге лежала монета и, если она попадалась в первом сапоге, то жизнь ожидалась счастливая.

• < Немножко сакральных знаний о древней территории наших славянских предков
• Общаться по-славянски >